Тундреная куропатка

Ту́ндреная куропа́тка ( Lagopus mutus (Montin, 1781) , также L. muta, ранее — L. alpinus; другие русские названия — тундряна́я куропа́тка, альпи́йская бе́лая куропа́тка, черноу́ска), — птица из подсемейства тетеревиных, отряда курообразных.

Внешний вид

Несколько меньше белой куропатки. Длина тела около 35 см, вес 430—880 г.

Для тундреной куропатки, как и для белой, характерен сезонный диморфизм.

Зимнее оперение белое, за исключением наружных перьев хвоста, которые чёрного цвета, и чёрной полоски у основания клюва самца (отсюда другое название — черноуска).

Летнее оперение у самца и самки, за исключением белых маховых перьев, пёстрое — серо-бурое с мелкими чёрными точками и штрихами, хорошо маскирующее птиц на земле. Впрочем, окраска летнего платья изменчива и всегда соответствует цвету тех горных пород, на которых живёт птица.

Белые куропатки — ? Белые куропатки Самец и самка тундр … Википедия

Распространение

Водится в сухой холмистой тундре (отсюда русское видовое название) и альпийском поясе гор Северного полушария, включая Пиренеи и Альпы, гористую часть Шотландии, Скандинавию, Исландию, Гренландию, Северную Америку, горы Северной Азии (Алтай, Хангай) и горы Центральной Японии.

Предпочитает голые скалы, не покрытые кустарником, и держится недалеко от снежной линии. В Исландии и Гренландии во время насиживания эти куропатки спускаются в более низменные места, чтобы иметь лучшую пищу.

Летом белая куропатка имеет свойство приобретать рыжеватый оттенок своих перьев, что позволяет отлично маскироваться в растительности. Однако, даже при такой смене окраски, значительная часть тела птицы все равно остается белоснежной, как в зимний период года.

Распространение

Водится в сухой холмистой тундре (отсюда русское видовое название) и альпийском поясе гор Северного полушария, включая Пиренеи и Альпы, гористую часть Шотландии, Скандинавию, Исландию, Гренландию, Северную Америку, горы Северной Азии (Алтай, Хангай) и горы Центральной Японии.

Самец и самка тундряной куропатки в горах Северной Америки[6]

Предпочитает голые скалы, не покрытые кустарником, и держится недалеко от снежной линии. В Исландии и Гренландии во время насиживания эти куропатки спускаются в более низменные места, чтобы иметь лучшую пищу.

Гнездо тундряной куропатки находится на открытом месте под прикрытием редкой и низкой травы, среди камней, поросших лишайником. Гнездо примитивное – всего лишь небольшая ямка с незатейливой выстилкой. Самка откладывает 4-8, иногда 12 яиц бледно-охристого цвета, усыпанных бурыми пятнами и точками.

Отрывок, характеризующий Тундряная куропатка

Какой огонь ты в сердце заронила, Какой восторг разлился по перстам! Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами. – Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая. «У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой. – А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему. – Папенька дома? – спросил он. – Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь? – Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня. – Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу. – Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас. Графиня оглянулась на молчаливого сына. – Что с тобой? – спросила мать у Николая. – Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос. – Папенька скоро приедет? – Я думаю. «У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды. Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее. Николай стал ходить взад и вперед по комнате. «И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай. Соня взяла первый аккорд прелюдии. «Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!» Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов. «Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним. Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе: «Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась. «Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней. «И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать. Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его. «Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три тем
па: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.